Rambler's Top100 Информационно-публицистический ресурс «НЕТ - НАРКОТИКАМ!» (narkotiki.ru) НЕТ - НАРКОТИКАМ: ХРОНИКА
главное новости по оперативным данным официально закон антинаркотическая реклама фоторепортажи массмедиа здоровье родителям, учителям, психологам мнения экспертов исследования журнал "Наркология" книжная полка о проектепоиск

"Сны золотые. Исповеди наркоманов". Часть 5

10 марта 2005 :: Сергей Баймухаметов

СОН ДЕВЯТЫЙ

Володя Смачков, 18 лет, Москва

У отца на теле нет ни одной вены, куда можно было бы ввести иглу. Все исколото, не видно, не прощупывается. Только на горле и на ноге, у щиколотки. Он старый уже, ему сорок два или сорок три года. Когда меня рожали, он точно уже сидел на игле. Наверно, поэтому я такой... не очень из себя, небольшой. Кругом все такие мордовороты, а я им по плечо.

У отца цирроз печени, и теперь ему нельзя колоться маком. Я его перевел на первинтин, приношу ему изредка, подогреваю. Но ему много не надо, он у меня странный, ему все удивляются. Уже на последнем витке, наверно. Он может год не колоться, но зато потом как начнет – за две недели в дурдоме оказывается. Он там уже раз двадцать побывал. Так что я его теперь контролирую, отмеряю дозу.

Но какой бы он сейчас ни был, а дело еще держит в руках. Он у меня не то чтобы из рабочих, а что-то вроде... Короче, у него такое место, что многие в нем нуждаются. Короче, бизнес у него на кладбище, в похоронном деле. Так что семью он давно обеспечил, мать не работает. Мы с дружком один сезон у отца отпахали, так чуть на машину не заработали.

Раз отец кололся, то я знал всех его друзей, с детства с ними крутился. Никто из них мне не предлагал, отец убил бы того. Но я с детства знал, что они ловят кайф. До сих пор сам удивляюсь, почему раньше не начал. Наверно, матери боялся. Или жалел. Сколько помню себя, она всегда плакала. А сейчас – тем более. Но что она может сделать с нами? Плачет...

Ну вот, пришел день, когда я решил, что надо попробовать. До сих пор удивляюсь. Вообще-то я не заводила, мне проще с кем-нибудь в компании куда угодно пойти, но тут сам, один, решил и сделал. Поехал на квартиру, где варят, я знал ее, отдал деньги, меня укололи. На следующий день привел туда своего дружка.

Смешно вспоминать, как мы начинали. Набрали пузырьков с винтом и закрылись на моей квартире. У меня своя квартира – однокомнатная, отцовская, а отец с матерью живет. Был у нас двадцатикубовый баян, шприц без делений, и тупая игла "восьмерка". Не знаем, куда колоть, не умеем, под кожу раствор загоняем – все руки до плеч были опухшие.

Потом научились, с другими наркоманами познакомились, с компаниями. Ну это быстро делается, все друг друга знаем. Там я первый раз ее и увидел. Олю.

Она сама ко мне подошла. Я бы сам ни за что. А она подошла и стала говорить о чем-то. Веселая, красивая. Шестнадцать лет только исполнилось. Там были такие парни, под потолок, и кидалы были, совсем крутые. А она меня выбрала. Так я первый раз в жизни влюбился. Ну не первый, в школе тоже было, но по-настоящему – первый раз. Встречал, провожал, цветы покупал. Она говорила, что любит. И я говорил. Верил. Я наивный: если говорят – верю. И никого не слушал.

А в той компании был парень, который раньше с ней ходил. Он ко мне никакой злобы не имел, что я отбил. Да я ведь и не отбивал, она сама выбрала и подошла. Так вот, тот парень говорил мне: да ты что за ней так, с цветами, она не стоит того, она с барыгой трахается. Я не верил. Но потихоньку стал задумываться, вспоминать, что барыга тот мне как-то странно улыбается, все с какими-то намеками подходит, с поучениями: мол, никому не верь, не доверяй даже самым близким...

А парень тот все напирает, говорит: а почему она за винтом все время одна ездит, без компании? И правда, странно. Она одна, как бы сама по себе. Колемся вместе, живем вместе, а за своей порцией винта она ездит одна. Все время одна.

Тогда мы с дружком решили ее подкараулить. У дома барыги устроили засаду: знали, когда она к нему поедет. Вошла она туда – и пропала. Нет и нет. Нет и нет. А сколько времени надо, чтобы отдать деньги и винт получить, если по-хорошему-то? В общем, все мне стало ясно. Я рвусь туда, душа из груди выскакивает, а дружок меня держит, говорит: ну что ты там сделаешь, да не откроют тебе, да барыга тебя прибьет... Три часа прошло – выходит она. Я уже перегорел почти, одна тоска осталась. Подхожу к ней, а по ней же все видно, чем занималась, да еще под винтом... Что ж ты, говорю, у нас же любовь была, я ж тебе верил, как себе...

Вот так и кончилась моя любовь с Олей. Ей тогда шестнадцать лет было. Мне семнадцать, а ей шестнадцать.

У меня с той измены кукушка поехала, еле-еле выкарабкался. За всю жизнь у меня не было такого, такой... Мы с дружком заперлись тогда у меня на квартире и весь месяц – никуда. Только денег занять, взять винта, на такси и снова вмазывать. Два раза кукушка ехала, чуть было в психушку не отвезли. Во мне веса-то шестьдесят пять килограммов, а за тот сентябрь я похудел на двадцать пять килограммов. Мать меня еле-еле откачала.

Я думал, что любовь у нас будет. Хотел, чтобы она бросила колоться. Мне за нее очень больно было. Я же смотрел, видел там двадцатилетних девушек, наркоманок. Которые уже как старухи. Беззубые, страшные, волосы клочьями вылезают. И мне больно было, что и она такой же станет. Думал, любовь будет, думал, она бросит.

А мне говорили потом: мол, ничего удивительного, ты скоро привыкнешь к изменам, к обману. Мол, тут у нас другие правила, тут про честь, любовь и тому подобное надо забыть и не вспоминать никогда. И когда они говорили мне так, я вспомнил другое время, когда мы с дружком заработали и весь шкаф у меня на кухне забили водкой. Друзей было много, но вот все выпили, все деньги потратили, и вокруг в один момент никого не оказалось. Так что правильно они говорят: надо привыкать. А это тяжело.

Я помню день, уже после того, когда мне очень худо было. Денег нет, винта нет. Звоню друзьям, а все куда-то поразъехались. Ну никого, никого! Дозвонился до одной девчонки, говорю ей: вмазаться хочу. А она сидит у телефона, сама вмазанная, и смеется в телефон, смеется, меня не слышит и не слушает. А мне так плохо. Тут еще отец возник. Видит, что я совсем плохой, обматерил меня и ушел. А я не знаю, что делать. Решил повеситься. Искал-искал по квартире веревку – не нашел. И тут мой дружок приходит. Он без ничего, без винта, просто пришел. Так я все равно смотрел на него, как на Иисуса Христа. Он просто пришел. А все куда-то пропали, никому и не нужен стал.

У меня за год, что я прокололся, память пропала. Не я, а дружок мой стал замечать, что ко мне приезжают люди и говорят: что же ты, назначил встречу, а сам не приехал. А я не помню, ничего не помню. Тогда дружок мой стал записывать, с кем и о чем я договариваюсь.

Я к тому времени в компаниях встречался со многими, с кидалами, с теми, кто на себя работает. То есть не на то, чтобы вмазаться, а еще и капитал имеет. Они меня пристраивали на работу, по наперсткам, то, другое. А я уже не могу, забываю. Кидалы мне говорят: да ты что, если так, то бросай, идиотом же станешь совсем. Они могут, значит, у них сила есть, а мне все равно.

А в больницу я попал с ментами, не по своей воле. У нас одна знакомая есть, девчонка, которая лечилась и вышла. А мама ее знает: если кругом будут те же друзья, то бесполезно, все равно начнет колоться. И она решила всех нас пересажать, отправить по больницам. Звонит мне, говорят: приходи. Я пришел, а она мне заявляет: мол, отсюда не выйдешь, если не согласишься сейчас поехать вместе с ней в поликлинику и взять направление. А нет – так сейчас милицию вызовем. Деваться мне некуда, поехал с ней, взял направление, положил его в паспорт. И поехал не в больницу, конечно, а по своим делам, к себе. У нас назначено было зависнуть на моей квартире. Но она, мама, тоже соображает, уже позвонила ментам, и они нагрянули ко мне на квартиру, всех сразу накрыли. Мне говорят: ваш паспорт. Я даю, а там направление. Ну раз так, то меня сразу сюда. А остальных... в общем, накрыли.

Ко мне недавно приходили друзья, обещали завтра принести винта, подогреть меня немножко. Это здесь запросто, без проблем, хоть и больница, режим и все такое. Ну они рассказали, что среди наркоманов решено ту женщину, маму нашей знакомой, или убить, или отравить за то, что она сделала. Я, правда, не знаю, но там есть крутые, есть кидалы, некоторые из них с волынами ходят. Ну с пистолетами. Кто их знает, все может быть.

Лично я рад, что сюда попал. Отдохну, отлежусь. А то там со всех сторон проблемы. Я ведь одного авторитетного человека кинул на большую сумму. Теперь отвечать. Его вроде бы взяли, ну не взяли еще, а на крючок зацепили. Мы с ним знакомы были опять же по этому делу, в одной компании кололись. Он ко мне приехал и говорит: ты чистый, давай я у тебя на время кое-что спрячу, а то у меня обыск, по следам идут. Я согласился. Он перевез ко мне кое-какие вещи, ворованные, конечно... Много, уйма всего. Я был уверен, что его посадят: если уж до обыска дошло. Ну денег же у меня нет, а винт... требуется. Я и двинул, то есть продал эти штуки, а деньги мы с дружком прокололи. А того человека не посадили, отмазался как-то. Теперь мне отвечать. Он ведь не пацан, два срока отсидел на строгом режиме. В больнице от него не спрячешься, хоть на край света беги. Короче, отвечать надо. Вот так все сгустилось вокруг меня, сузилось.

А насчет лечиться, то здесь вылечиться нельзя. Только новых знакомых приобретешь, расширишь связи. Трудно вылечиться, когда все вокруг только о том и говорят, как бы вмазаться. Это надо в другой город уезжать, рвать все знакомства. Отец хочет обменять мою квартиру на дом в деревне. Может, тогда получится. А так я точно знаю, что выйду отсюда и начну вмазываться. Когда я вижу перед собой пузырек с винтом, то я становлюсь не я, как бы другой человек вместо меня возникает. Я говорил, что с Олей у нас любовь была, я хотел, чтобы она бросила. Хотел. А когда она уехала на месяц в санаторий, три часа от Москвы по Курской дороге, я к ней ездил и привозил пузырек. Она не просила, я сам привозил. Почему-то. А почему, не знаю. У меня все само собой идет, помимо меня. Я знаю, что будет плохо, что это глупость – все понимать и делать. Но он, винт, дает безволие такое, спокойствие...

Не только вы, и врачи меня спрашивали: думаю ли я о будущем, вижу ли себя в будущем, какие планы... А какие планы? Никогда их у меня не было. Это мажоры любят планы строить. Ну познакомился, водился я как-то с мажорами – так у нас сынков высокопоставленных родителей называют, детей генералов, министров и все такое. Вот они – да! У них только о том и идет базар, кто кем будет: дипломатом-фигатом, мид-шмид, внешторг... других слов не знают. Попадают в дурдом или в лечебницу, выходят, тут же вмазывают и снова базар про будущее... Меня с них смех брал, честное слово. Вот прям сейчас каждого из них за границу возьмут, с иностранцами торговать или шпионом работать, вот только шприц из вены вытащит – и поедет в Швейцарию с песнями! Ну не могут они без этого, без базара своего дешевого. А я как-то живу... ни разу не базарил о будущем, не думал – и ничего.

Вру. Один раз мы с дружком строили планы. Тогда мы еще не кололись. Отец взял нас на сезон к себе, и мы кучу денег заработали. Тогда начали думать, строить планы, как бы нам на двоих машину купить. Клево, нам по семнадцать лет, а у нас уже своя тачка, чем не мажоры. Но не успели. Я тогда вдруг пошел на хату, где варят, укололся, потом дружка привел – и всю нашу машину мы быстренько проширяли. Вот. А больше планов не было. И мне как-то все равно: есть, нет, что будет...

Я, как выйду отсюда, не столько вмазаться хочу, сколько побыть со своими, пообщаться, поговорить. Побыть вместе с ними, в одной компании. Конечно, у меня есть старые друзья в том районе, где я вырос, где мать с отцом живут. Только мне с ними как-то... Им что: пивка попить, поболтать между собой, а мне это неинтересно. Это от наркотика, винт – он дает взрослость. Вроде бы я и не заметил, как этот год пролетел. Во сне. И теперь, после сна этого, мне с прежними товарищами почему-то совсем неинтересно. Я себя таким старым чувствую, как будто мне лет двадцать пять уже...

Чума

Всего мы ожидали от этой жизни, но только не девятого вала детской беспризорности. Слово-то забытое – "беспризорники"... Посмотрите внимательно на улицы, на вокзалы, автостанции, полутемные скверы: кто эти мальчишки и девчонки с быстрыми глазами и чересчур свободными манерами. Да, дети. Еще – дети. Но уже дети – опасные. Растленные, с малых лет готовые на все. Ибо чего еще можно ожидать от мальчишки, который с десяти лет живет один на вокзалах в обществе бичей, бомжей, проституток и воров. Чего ожидать от десятилетней девочки, подобранной на Подольском вокзале, девочки, которая уже ворует и имеет половые связи...

У нас уголовная ответственность за нетяжкие преступления наступает с шестнадцати лет, а за тяжкие – с четырнадцати. Значит, до шестнадцати лет можно воровать, особо не боясь...

Как бы ни хотелось сторонникам жестоких мер, но этот порог снижать нельзя, ибо тогда мы повторим карательную практику двадцатых-тридцатых годов, когда у нас была введена уголовная ответственность детей с двенадцати лет. Но нельзя закрывать глаза и на то, что именно порогом уголовной ответственности детей пользуются взрослые преступники. Они подбивают подростков на мыслимый и немыслимый "беспредел", говоря, что "им все равно ничего не будет". И ведь верно. Не будет. Если, конечно, не считать "малолетки", то бишь колонии для малолетних преступников в частности и сломанной жизни вообще...

Но ведь подростки чаще всего не думают. Даже не знают, не представляют, на что их подбивают. И идут на все. Анаша, проституция, воровство и даже грабежи – это, простите меня, еще "семечки". А теперь представьте себе наемного убийцу в возрасте тринадцати лет и шести месяцев. Убийцу, который может сделать все, вплоть до сожжения жертвы заживо, – и ему "ничего не будет", поскольку даже за тяжкие преступления уголовная ответственность наступает только с четырнадцати лет. И представьте себе, кем он вырастет...

А у девчонок дорога одна – в проститутки.

Алине Сабитовой из Елабуги – шестнадцать лет. Кате Дерябиной из Казани – четырнадцать. Оксане Федоренко из Иркутска – пятнадцать. Но их судьбы, их рассказы о себе страшно одинаковые, словно под копирку. Прежде всего, конечно, неблагополучная семья. Мачеха или отчим. Издевательства. Пьянство безобразное или "в меру". Случайные ранние половые связи или изнасилование, оставшееся тайным, а потому и безнаказанным. Или и то, и другое – вместе. Тусовки в своем городе, среди местных "крутых" и коммерсантов, но чаще всего – просто среди местной шпаны. В своем городе "развернуться" малолеткам все-таки трудно: все знают, родители, школа, милиция... И тогда, сговорившись, вдвоем-втроем девчонки сбегают из дома, едут вроде бы мир посмотреть, себя показать. И конечно, в большие города – Москву, Петербург... А там все просто. Там их моментально вербуют.

Делается это так. К девчонкам, в растерянности толкущимся на вокзале, подходит их сверстница, а чаще всего девушка постарше. Она их, беспризорниц, определяет сразу по неряшливости, неухоженному виду, поведению: смеси провинциальной робости и наглости одновременно. И предлагает: "Девочки, хотите работать?" А те уже знают, что сие означает. Договариваются сразу, тут же. И взрослая девушка отвозит их на квартиру в Москве, как правило, на окраине, в большом жилом массиве. Квартира трехкомнатная. В каждой комнате живут по три-четыре девочки. Там новоприбывших отмывают, покупают кое-какие вещи, а вечером уже выводят на работу. Документы, разумеется, отбирают. Если они есть.

Работают на точках. Скажем, на Тверской улице в Москве такие точки может заметить любой внимательный прохожий. У телеграфа, у гостиницы "Минск", у ресторана "Баку", словом, через каждые двадцать – тридцать метров толкутся группы девчонок четырнадцати – шестнадцати лет во главе со взрослой девушкой или женщиной – сутенершей, "хозяйкой" дома, содержательницей. К точке подкатывает машина – клиент. Спрашивает у сутенерши: "Сколько?" Та называет цифру. Клиент передает ей деньги, выбирает девчонку себе по вкусу и увозит ее до утра. Утром девочка возвращается на квартиру, отмывается, отсыпается, а вечером ее снова выводят на продажу.

У каждой сутенерши, как правило, две крыши: уголовники и – милиционеры. Установлена такса за охрану каждой "головы": чем ближе к центру города, тем выше.

То есть детская, малолетняя проституция – налаженный преступный бизнес. Деньги там вращаются громадные. Бизнес практически безопасный, потому что никто и никогда в милицию там не обращается: ни крутые, ни сутенерши, ни сами малолетние проститутки. Они только одного боятся: как бы не попасть на ночь к "люберецким" или "солнцевским"... Те, как говорят девчонки, отличаются особым садизмом: купленную на одну ночь малолетку насилуют всем кагалом, по несколько суток не выпускают. А в остальном беспризорные девчонки-проститутки даже довольны своим существованием, говорят, что так, мол, получше, чем с бичами и бомжами на вокзалах ошиваться... О том же, что с ними будет, как правило, никто из них не думает. Не думают даже о том, что могут нарваться на маньяка или группу маньяков, садистов, что их могут замучить, растерзать, выбросить где-нибудь на помойке и никто о них не узнает: тысячи и тысячи мальчишек и девчонок в розыске по России, кто и когда определит, чей там труп нашли на пустыре...

По данным государственного доклада о положении детей, сейчас в России сирот больше, чем было после Великой Отечественной войны. А беспризорников – по заключению Российского детского фонда и движения "В защиту детства" – от 3 до 4 миллионов. Они живут вне времени, пространства, страны, государства. Попадут в облаву – окажутся в приемнике-распределителе, не попадут – так и бродят.

Кстати, сейчас решено паспорта выдавать с четырнадцати лет. Мол, они взрослые уже, нечего лишать их прав. Только я с беспризорной кочки зрения подозрительно думаю: а уж не для того ли затеяно, чтобы уже с четырнадцати лет судить их на полную катушку!? Нечего, мол, цацкаться... Вполне возможно, что я чересчур подозрителен. Но вот раньше любое вступление в половую связь с несовершеннолетними каралось законом, а сейчас – можно с четырнадцати лет, если "по взаимному согласию". Да за такой уголовный кодекс совратители малолетних, педофилы, сутенеры и сутенерши теперь на всех углах (где торгуют детьми) будут возносить хвалы родному им государству! Следствия такой глупости (о злом умысле говорить не имею права) сказались тут же: число преступлений против малолетних выросло втрое. Но, кажется, депутаты опомнились и в 2002 году, через четыре года после своей же ошибки, внесли изменения и дополнения в Уголовный кодекс, по которым планка половой неприкосновенности с 14 лет повышается до 16 лет. Кстати, в США, на которые часто любят ссылаться наши сторонники неограниченных свобод, законы, защищающие детей, отличаются особой суровостью и бескомпромиссностью. Там вообще каждого человека, не достигшего 18 лет, рассматривают как ребенка. А если, не приведи случай, кто-то посягнул на невинность ребенка, пощады, как у нас, не будет. Вступление в половую связь с несовершеннолетними карается заключением до 10 лет, а изнасилование не достигших 14 лет – пожизненным заключением.

Беспризорники. Откуда-то из двадцатых годов вдруг пришло в нашу жизнь это слово. Только их, нынешних, лишила детства не гражданская война... Дети бегут из домов, из семей, из своих маленьких городков и стекаются в мегаполисы, где легче затеряться, легче пристроиться к банде. И с каждым днем их все больше и больше. Из них, из беспризорников, и набирается сейчас значительная часть армии преступников.

Не хочу пугать, но, по некоторым наблюдениям, чума только еще начинается.

Что посеешь, то и пожнешь
Стелла Шармина, психолог

Сейчас мы пожинаем то, что посеяли давно. Как направились в тридцатые годы "девушки на трактор", так до сих пор не могут остановиться. Мать с утра до вечера на работе, а ребенок с трех лет – в казенном заведении. А раньше – так и с полутора! Больше маме "гулять" и "бездельничать" не позволяло родное государство. Давайте марш-марш энтузиастов на производство, "ковать чего-нибудь железного".

А в казенном заведении, куда попадает вчерашний еще грудничок, жизнь и нравы жесткие, без деликатничанья. Помню, заграничных гостей в наших детских садах больше всего поразила комната с горшками, в которой малютки всем коллективом и садятся на эти самые горшки. Если уж акт испражнения, более чем интимный, с детства происходит "в коллективе", на глазах у всех, то какой душевной чуткости, тонкости можно ожидать от людей, с первых шагов жизни выросших в таких условиях?

Каждое поколение, изуродованное советской системой, воспитывало потом не то чтобы себе подобное, а еще хуже. Раньше подростков держали всеобщая казарма, жестокая идеология и мораль. Но они с каждым десятилетием размывались все больше и больше. Все чаще подростки стали говорить нам, родителям: "Вот ты два института закончил, тридцать лет на заводе прокорпел, а чего добился?" Особенно страшен этот вопрос сейчас, когда пятидесятилетний профессор перебивается с хлеба на квас, а двадцатилетний неуч, но "крутой" торговец, раскатывает на "мерседесе". Иначе говоря, происходит полная смена ценностей, моральных критериев, общественных ориентиров.

Мы даже не задумываемся, в каких условиях живет подросток и как он смотрит на эту жизнь, быт, нам привычные. Нам, но не ему. Кошмар нашей действительности – квартиры. Бабушки хороши, когда живут отдельно. И тети с дядями – тоже. Но когда в двухкомнатной квартире толкутся три, а то и четыре поколения, когда от тесноты и спертости жизни люди то и дело срываются в скандалы, когда ребенок может побыть один только в туалетной комнате, то он живет с единственной мыслью: лучше я сдохну, но больше этого я выносить не могу...

Наконец, дети абсолютно бесправны. Ребенок – своего рода собственность родителей. До восемнадцати лет он неправомочен. Юридически его как бы не существует. В Москве только-только пересмотрели законодательство о приватизации квартир. Но ведь за прошедшие годы уже тысячи детей стали обездоленными. Родители-пьяницы продали приватизированную квартиру кому попало, деньги пропили, а их сын или дочь на всю жизнь остались без крыши над головой: их права в приватизации жилья не были оговорены. Сейчас, вроде бы, опомнились. Но ведь тем, кто потерял, квартиры уже никто не вернет...

Душа подростка – особенно ранима. В мире должен быть человек, с кем он может поговорить, посоветоваться, поделиться. С кем? Родителям чаще всего не до него. После работы – по магазинам, а дома хватает сил только поесть да залечь на диван. Вот характерный пример. Пришел ко мне на консультацию отец, рабочий из Подольска. Жена умерла, оставила троих детей. Он их растит, воспитывает, не женился. Старшие – уже большие, а младшему – только девять лет. И он регулярно убегает из дома. Ездит с шоферами день-другой, возвращается, потом снова убегает. Его уже все шоферы знают. Отец недоумевает, не понимает. Поговорила я с ним и убедилась: хороший он человек, добросовестный, работяга, добытчик. Но в доме – одни мужчины. Отношения сдержанные, суровые. В общем – казарма. А мальчишке нужно тепло, общение. И он находит это тепло у шоферов, чужих людей, которые в дороге говорят с ним за жизнь, интересуются его взглядами, соображениями, сами о себе рассказывают. Согревшись у чужого огня, мальчишка возвращается в свой холодный дом.

И это ведь еще благополучная семья, где хоть и матери нет, но отец – чудный человек, заботливый, об алкоголе там даже и речи не может быть.

А уж о семьях, где отчим или мачеха свирепствуют, где отец и мать совместно пьянствуют и издеваются над ребенком, – и говорить не приходится. Оттуда дети бегут сразу же, как только входят в сознательный возраст.

Да, раньше не было такого повального бегства подростков. Так ведь раньше система была жесткой, больше было контроля, меньше свободы. А свобода имеет свойство вскрывать многие нарывы, что накапливались годами. Так, "вдруг" обнаружилось, что для многих детей жизнь в семье, в доме – невыносима. Раньше-то, при жестком режиме, куда ему было податься, уйдя из дома? Как прожить? Да никак. А сейчас оказалось, что подростки могут обойтись без родителей: можно пристроиться возле коммерческого ларька, что-то подать, принести и даже заработать. Но дорога в таких условиях одна – в уголовный мир. Девчонок делают малолетними проститутками, а мальчишки попадают в шайки взрослых воров.

Думают ли подростки о будущем? Как психолог могу с уверенностью сказать: нет! На наш, взрослый взгляд, их жизнь в подвалах, на чердаках, на вокзалах – сплошной кошмар. Но в том-то и дело, что подростку она не в тягость. Во-первых, свобода. А во-вторых, психология подростка такова, что он живет одним днем и даже одним часом. Захотелось ему поесть – начал думать, где бы и как бы ему перекусить. Захотелось спать – стал искать место для ночлега. Нашел – и все прекрасно, никаких проблем. Даже о завтрашнем дне он не думает – вот в чем дело.

Носороги

Мы привыкли во всем винить нынешних правителей и нынешние порядки. И иногда забываем, откуда мы вышли. Об этом я думал, слушая детского психолога Стеллу Шармину.

К ее словам добавлю еще одно наблюдение: почти половина девочек-беспризорниц были, по их рассказам, жертвами изнасилования в раннем возрасте. И, как правило, оставшегося только их тайной. У нас ведь в этом смысле и закон, и общественная мораль шли рука об руку. За "растрату социалистического имущества" расстреливали, за убийство человека давали шесть-восемь лет, а уж насильники и вовсе отделывались символическими сроками. При этом и следствие, и суд над ними сопровождались двусмысленными ухмылками милиционеров, прокуроров-судей и публики: не то сама дала, не то спровоцировала. Зато насильников чуть ли не жалели: какой парень из-за сикилявки в тюрьму попадет!..

О страшном душевном потрясении, о насилии никто особенно не думал и не думает. У нас же шкура толще, чем у носорогов. Мы до сих пор чуть ли не смеемся над западными "глупостями" и процессами о сексуальных домогательствах: подумаешь, недотроги...

И потому напомню: нынешние мерзкие, грязные, подлые и способные на все привокзальные и прочие беспризорники – наши дети. И если они – монстры, то в немалой степени потому, что мы сами – уроды.

Возьмем лишь один пример, всем известный и незамечаемый. Мы привыкли к тому, что милиционер подходит на улице или в метро к гражданину брюнетистой внешности и требует показать документы. И если данный брюнет окажется жителем Ивановской или Тамбовской области (о Дагестане или Осетии уже и речи нет!) и находится в Москве свыше трех суток без регистрации, то о судьбе его я гадать не буду... Сие происходит при общепризнанной и принятой в России Декларации прав человека, узаконенном праве свободного передвижения и выбора места жительства...

А между тем у того же милиционера на глазах по вагонам метро бродят непонятного вида женщины с подозрительно тихими, как бы одурманенными детьми, и выпрашивают деньги. Тут бы и подойти к ним блюстителю порядка: кто такие, чей ребенок, почему он в таком виде?.. Ведь на его глазах самым вопиющим образом нарушается закон. Закон об охране детства!

Но нет. Наш милиционер равнодушно скользит взглядом мимо. И, встрепенувшись, подходит к господину брюнетистой внешности...

И мы все это видим, и смотрим, смотрим... Свыклись, притерпелись, не замечаем, а может быть, даже и одобряем?

Кто знает, кто знает...

Не понимаю

Как вы заметили, никто не комментирует исповеди. Мы ведем разговор в параллельных плоскостях. Хотя об одном и том же.

Но здесь я не могу удержаться. И хочу высказать свое мнение не после исповеди, а до нее. Мне это представляется важным.

Разумеется, я не мог привести эту четырнадцатилетнюю девочку к врачам, даже если бы захотел. Но я рассказал о ней, обрисовал ее, как мог: крупную, здоровую, крепкую, смышленую. Никаких видимых отклонений. Колется всего полгода, нерегулярно. Правда, в четырнадцать лет и этого может быть достаточно, но, повторяю, никаких видимых отклонений.

И в то же время у меня было чувство, что я разговаривал с чудовищем. Во всех исповедях есть четкая оценка среды, ее нравов, четкое осознание преступности, аморальности той жизни. Если хотите, греховности.

Здесь же ничего этого и в помине нет. Даже близко.

Воры? Да не воры, а зарабатывают. Насильники? Так ведь это под винтом. Садисты? Ну это она сама их разозлила...

Не понимаю. Не понимаю. Или, может, в свои четырнадцать лет она еще не соображает, что к чему?

Впрочем, судите сами.

Способна ли генная инженерия модифицировать наркополитику?

Мы стоим на пороге научных достижений, способных поставить под вопрос саму идеологию прогибиционизма в области контроля за оборотом наркотиков и психотропных веществ.

Лифт в подвал. Интервью с Николаем Валуевым

"Я прививаю детям тот образ жизни, который был у меня в их возрасте: я был постоянно чем-то занят, и у меня просто не оставалось времени на вредные привычки. Нужно быть всегда при деле: многие проблемы - от праздного образа жизни..."

Кокаин был проклятием нашей молодости

Статья посвящена сравнительно мало изученному историческому факту – влиянию Первой мировой войны на расширение немедицинского потребления наркотических средств в России и странах Запада...

Как сходит с ума Россия: конопля, "спайс", "веселящий газ"...

О реальных последствиях потребления наркотиков для психического и телесного здоровья потребителей, а также социального здоровья России – в материале к.м.н., врача психиатра-нарколога Николая Каклюгина.

Афганистан превращается в крупнейшего мирового производителя наркотиков

Через год после появления в Афганистане иностранных войск во главе с США некоторые страны с тревогой начали говорить о расширении площадей посевов под наркокультурами и росте объемов контрабанды героина...

Аналитические технологии против "дизайнерских наркотиков"

Agilent Technologies является мировым лидером в области лабораторного оборудования, которое используется, в том числе, в области токсикологии, судебно-медицинских и допинговых исследованиях.

Грустные последствия использования "веселящего газа"

В последнее время в крупных городах России участились случаи употребления в молодежной среде с немедицинскими целями закиси азота или "веселящего газа"...

Московский
научно-практический
центр наркологии

Российская
наркологическая
лига

Государственная программа РФ "Противодействие незаконному обороту наркотиков"

Настоящий ресурс может содержать материалы 18+
Информационно-публицистический сайт "Нет - наркотикам" © 2001-2024 ООО "Независимость" contact@narkotiki.ru
Cвидетельство о регистрации СМИ Эл №ФС77-35683 выдано
Федеральной службой по надзору в сфере связи и массовых коммуникаций

Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru Яндекс цитирования